Социальная психология детства развитие отношений ребенка в детской субкультуре
В. В. Абраменкова
Социальная психология детства
Учебное пособие для студентов университетов, педагогических институтов и психолого-педагогических колледжей
Моим Учителям – взрослым и маленьким посвящается
© В. В. Абраменкова, 2008
© ООО «ПЕР СЭ», 2008
Введение
Специфика познавательной ситуации анализа детства
Специфика познавательной ситуации анализа детства как социокультурной целостности в системе его многообразных связей с миром в настоящее время характеризуется все увеличивающимся разрывом между богатством эмпирических фактов о ребенке в рамках естественно-научных и гуманитарных дисциплин и отсутствием общего, методологического представления о феномене детства в культуре и обществе.
Потребность в такого рода осмыслении назрела как внутри самих дисциплин (биологии, генетики, медицины, демографии, этнологии, истории, педагогики и др.), так и на их междисциплинарных границах.
В настоящее время анализ детства в системе его многообразных связей с миром характеризуется, во-первых, изменением к концу ХХ столетия социального статуса ребенка (от полной зависимости от воли взрослых – к отношениям паритетности и правам ребенка), а, во-вторых, все увеличивающимся разрывом между богатством эмпирических фактов о ребенке в рамках естественно-научных и гуманитарных дисциплин и отсутствием общего методологического подхода к анализу Детства как развивающегося феномена в культуре и обществе.
Необходимость междисциплинарного синтеза проблемы детства как особой психосоциокультурной категории, с помощью которого возможно создание целостной панорамы представлений о закономерностях становления личности ребенка в обществе, высказана уже многими видными учеными: Р. Заззо, С. Московичи, А. В. Петровским, Д. И. Фельдштейном, Р. Харре, Д. Б. Элькониным, Э. Эриксоном и другими. Такое понимание детства, не вмещающееся в узкие рамки лабораторной экспериментатики, приводит к увеличению потока исследований по экологической психологии развития ребенка (У. Бронфенбреннер), по этнографии детства (М. Мид), по социологии детства (В. С. Собкин), экологии детства (В. И. Панов), антропологии детства (В. И. Слободчиков).
Подобно коперниканской логике в XVI в., вступившей в противоречие с системой Птолемея, наука и общество в ХХ в. столкнулись с реальностью смены парадигмы в исследовательской практике – с «взрослоцентризма» на «детоцентризм».
Парадигма (от греч. пример, образец) – исходная концептуальная схема, модель постановки проблем и их решения, господствующих в течение определенного исторического периода в научном сообществе. Смена П. означает научную революцию.
Необходимость разработки нового поворота в системе знания и нового предмета обусловлена, как правило, возникновением парадоксов, связанных либо с накоплением новых фактов, не укладывающихся в рамках теории, либо с возникновением кардинальных внутренних противоречий.
Парадокс (от греч. неожиданный, странный) – противоречие, приводящее к взаимно исключающим заключениям, выводам.
Такими парадоксами – противоречиями в изучении ребенка являются, на наш взгляд, следующие.
• Демократизация детской жизни, юридические свободы, зафиксированные в международных, государственных и др. документах И ограничение (особенно в больших городах) пространства детской жизнедеятельности, фактическое лишение неотъемлемого права ребенка на игру, прежде всего, традиционную для всех культур – игру со сверстниками.
• Ценность детей и брака, формирование родительских установок и особой эмоциональной связи с ребенком жизнь семьи «ради детей» И резкое снижение рождаемости, осознанное безбрачие: «ценность детей становится самостоятельным фактором, мотивирующим ограничение рождаемости – таков парадокс нашего времени» [Вишневский, с. 93].[1]
• Повышение в последнее десятилетие уровня жизни ребенка и семьи (рост потребления товаров и услуг, в том числе и детских, повышение жизненного комфорта, механизация быта, количество и качество детской индустрии развлечений – книг, фильмов, игрушек и пр.) И снижение качества жизни (субъективной удовлетворенности ребенка условиями жизни, его психоэмоциональное благополучие, оптимизм). В России последние обстоятельства выражены особенно резко – в виде тревоги, апатии, пессимизма, прежде всего как проявления нравственно-духовного неблагополучия.
• Инфантицид как детоотвержение, детоубийство в формах отказа от здоровых детей, миллионов абортов, социального сиротства, детской беспризорности И растущая адопция (усыновление/ удочерение) чужих детей, включая детей-инвалидов.
Эти и другие парадоксы в сфере детства, включая экономические, юридические, политические и социальные и причины, имеют очень существенный психологический компонент, и являются сигналами к переосмыслению самого предмета научного изучения ребенка, как в психологии, так и в смежных с ней науках.
Развитие образа ребенка в литературе и искусстве. В истории общества с конца XVII века в Западной Европе постепенно менялись ценностные ориентации и взгляды на ребенка и детство в целом и сам модус воспитания в сторону, – субъектно-эмоциональную. Эпоха Просвещения, особенно в искусстве, литературе, ознаменовалась появлением образа идеального человека – ребенка (Ж. Руссо). Ребенок как: добрый дикарь Эмиль (XVIII в.), чистый ангел или безвинный страдалец – Гаврош и Оливер Твист (XIX в.), а также маленькие герои русских писателей С. Т. Аксакова, В. М. Гаршина, Н. Г. Помяловского, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, А. П. Чехова XIX века. Наконец, ХХ в. – это Том Сойер и Гекельберри Финн – «первые симптомы того, что произошло открытие ребенка как такового, ребенка как человека, пытающегося приобщиться к жизни посредством своего собственного опыта» [Дольто,[2] с.45]. Это касалось не только литературы, но и изобразительного искусства, скульптуры, а затем и кинематографа. Появляются образы детства, резко отличающиеся от изображений Средневековья и Нового времени, ребенка воспевают, им любуются, его изучают. В ХХ веке провозглашается культ ребенка, ХХ век объявляется веком ребенка.
В то же время, в России имеется своя специфика в воззрениях на ребенка и его место в социальной системе. С одной стороны, юридическое бесправие детей, в особенности девочек, их полная зависимость от воли родителей были присущи всем сословиям в России до середины XIX в., однако фактическая ценность детства была иной. Если по трудовому законодательству Англии в конце XIX века ребенок 11 лет, работающий на фабрике, нес всю меру ответственности и за провинность мог быть казнен наравне со взрослым, то Россия не знала подобных жестоких законов. Другим важнейшим свидетельством глубокого уважения к детству явилось существование особого типа детской святости в традиционной русской культуре – благоговейного почитания святых детей в религиозной жизни народа, таких как Димитрий Углический, Иоанн Устюжский, Артемий Веркольский, Боголеп Черноярский и др. Тайна святости и непостижимая тайна детства соединились как уникальное явление русской духовности, сохранившееся по сей день.
Со второй половины ХХ столетия в мире наступает качественно новый этап прежде всего юридического признания статуса детства взрослым сообществом: 1959 г. – Декларация прав ребенка, 1979 г. – ЮНЕСКО объявлен Годом Ребенка, 1989 г. – принятие Международной конвенции о правах ребенка. Появление детских Международных конгрессов, «детской дипломатии», детских творческих форумов и союзов и пр.
Социальная специфика бытия ребенка заключается в том, что он изначально выступает как представитель одновременно двух больших социальных общностей – мира взрослых и мира детей. Как пишет Л. С. Выготский, “ребенок живет в двойной действительности. Один мир для него составляется на основе его собственного, свойственного его природе мышления, другой – на основе навязанного ему окружающими его людьми логического мышления взрослых [Выготский, 1984 т.4, с 69].
Л. С. Выготский (1896–1934) – российский психолог, основоположник культурно-исторической теории; многие его положения послужили толчком к развитию целых научных направлений: в языкознании и психиатрии, дефектологии и этнографии, искусствознании и семиотике, философии и психологии развития. Эвристичные идеи Выготского о «зоне ближайшего развития», о роли детского коллектива как источнике развития высших психических функций ребенка и многие другие до сего дня не исчерпали свой научный и практический потенциал.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Источник
Включен в Web of Science СС (ESCI)
Рейтинг 1 место — 86 место 2,540 — 2,154 — | Психологическая наука и образование Абраменкова В.В. АннотацияВ статье дается теоретический и методологический анализ социальной психологии детства. Показано, что присвоение всего богатства культуры происходит посредством механизма интериоризации, при главенствующей роли взрослого. Овладение содержанием детской субкультуры осуществляется через зону вариативного развития при определяющей роли сверстника. Подробно описываются составляющие картины мира ребенка. Современная общая познавательная ситуация изучения ребенка |
Источник
Взаимоотношения культуры взрослых и детской субкультуры носят достаточно сложный и неоднозначный характер в личностном становлении ребенка. С одной стороны, весь смысл детской субкультуры — в стремлении к обособлению, отчуждению своего мира от мира взрослых, с другой — это призыв к творческому диалогу с взрослым миром, потребности в идентификации с ним.
Естественно, сколько бы ребенок ни обособлялся, он это делает внутри той или иной социальной группы взрослых, прежде всего в семье, его «общественность» выражается в стремлении жить общей жизнью с взрослыми. Как отмечал Д.Б. Эльконин, каждый шаг эмансипации детей от взрослых ведет к углублению
См.: Лотман Ю. Культура и взрыв. М.: Гнозис; Прогресс, 1992.
их связи с жизнью общества. Поэтому в детской субкультуре следует видеть самобытный способ освоения ребенком новых сторон социальной действительности и его самоутверждения в ней. Именно детской субкультурой определяются вкусы, мода, язык и способы взаимодействий, а группа сверстников служит референтным источником многочисленных моделей поведения, создавая прототипы взрослых отношений, которые соотносимы с социальными и культурными нормами, помогающими понять себя, испытать свои силы. Каждый из социальных институтов (семья и группа сверстников) представляет собой альтернативные референтные источники выбора моделей поведения, однако в ситуациях социальных переломов и нестабильности доля группы сверстников возрастает. Она начинает играть преобладающую роль в процессе социализации.
Если семья или родной взрослый определяют зону ближайшего развития ребенка (Л.С. Выготский), готовя его к освоению социальных норм, ценностей и стереотипов данной культуры (например, социально-экономических ценностей, религиозной принадлежности и пр.), то детское сообщество, детская субкультура, и особенно референтная детская группа, обусловливает зону вариативного развития, задавая одновременное существование и «перекличку» разных культур, иных логик. Таким образом обеспечивается готовность ребенка к решению задач в непредвиденных обстоятельствах. В отличие от ЗБР, определяемой в контексте сотрудничества ребенка с взрослым в процессе обучения, ЗВР задается группой сверстников в процессе игрового взаимодействия и общения, при этом знаковым являются не только слово, но и действие, движение, жест. Личностным достоянием ребенка в таком случае становится не овладение однозначными научными понятиями, а обогащение житейских понятий за счет многозначных мифологических представлений, поскольку дети, например младшего школьного возраста, в свободном общении способны воспроизвести некоторые характеристики открытого Галилеем экспериментального метода научного познания, как бы смотря на мир глазами древнего грека. Это значит, что смысл ЗВР для детской субкультуры — в установлении связи со всеобщностью культуры через собственное словотворчество, фольклор, мифологию, традиционную игру. Вариативность, «инаковость», самобытность содержания детской субкультуры обеспечивает, с одной стороны, ориентацию на утраченные, забытые формы человеческой культуры, а с другой — прогнозирование новых путей ее развития.
По мысли Ю. Лотмана1, мир детского сознания — по преимуществу мифологического — не исчезает и не должен исчезать в ментальной структуре взрослого человека, а продолжает функционировать как генератор ассоциаций и один из актуальных моделирующих механизмов, игнорируя которые невозможно понять поведение взрослого человека.
Сказочно-мифологический взгляд на мир изначально свойственен детскому сознанию, и он находит себе пищу вопреки «онаучиванию» взрослых. Естественно-научное мировоззрение, формируемое взрослыми и постепенно усваиваемое ребенком, существует параллельно с мифологической картиной мира с ее анимизмом и парадоксальной логикой, подобно тому, как знания о Земле- шаре уживаются с представлениями о «крае земли». Прекрасной иллюстрацией этого положения могут послужить воспоминания ученого-энциклопедиста Павла Флоренского о своем детстве: «Я быстро научился жить двумя умами: на поверхности — умом взрослых, приняв с легкостью законы логики, и в глубине — умом своим, детским»[1][2]. Родители мальчика исключительно последовательно и скрупулезно воспитывали в детях естественно-научное мировоззрение, изгнав из семьи любые проявления, не укладывающиеся в эту схему: в доме не было сказок, мифов, никаких религиозных представлений, однако дети использовали малейшую возможность, чтобы тайно от взрослых играть в леших, русалок и волшебство, и вопреки сциентистскому воспитанию родителей Павел Флоренский стал православным священником.
В пространстве детской субкультуры (играх, детском фольклоре) содержатся пласты различной древности, приобщаясь к которым ребенок вступает в зону вариативного развития в режиме «диалога культур»[3], иных логик, моральных представлений, языков. Особенно это характерно для детского фольклора, который сам по себе является зоной вариативности. Вариативность, по сути, свойственна фактически всем жанрам детского фольклора: считалкам, поддевкам, дразнилкам, страшилкам, пародиям, загадкам, рифмованным прозвищам, сказкам, анекдотам, былинкам и др. Этнографы отмечают предельную динамичность традиционных устных текстов в детском исполнении, когда один и тот же ребенок может предложить сразу несколько версий одного и того же текста, не возражая против тех вариантов, которые предлагаются другими.
В традиционной детской игре также предоставляется возможность проникновения в ЗВР всей детской группе. Здесь происходит смена позиции каждого ребенка, что ведет не только к упражнению в различных типах поведения, зафиксированных в культуре, таких как приказывающий — выполняющий, страдающий — помогающий, убегающий — догоняющий и др., но и позволяет ребенку освоить различные стратегии поведения посредством механизма идентификации то в одной, то в другой роли. Однако подлинное освоение этих стратегий и перенос их в реальные жизненные ситуации произойдет в результате отчуждения обеих позиций, взгляда на них ребенка как на принадлежащих и не принадлежащих ему.
В историко-культурных ситуациях, которые могут быть охарактеризованы как неопределенные, расшатываются традиционные механизмы передачи знаний, расширяется зона вариативного развития, при которой дети начинают ориентироваться не только и не столько на взрослых, но в большей степени на продвинутых сверстников. Зона вариативного развития — это зона открытости ребенка к восприятию других культурных традиций, и в этой связи может быть расширена посредством «вариативного образования», направленного на предоставление личности возможностей выбора жизненных целей, активизирующих ее поисковую активность, апробирующего «необщие пути» выхода из неопределенной ситуации в культуре (табл. 5.2).
ЗВР в детской группе представлена набором различных стратегий решения проблемных ситуаций в непредвиденных условиях. Благодаря этой зоне в детской субкультуре ребенок приобщается не столько к опыту массового сознания, сколько к глубинному опыту «коллективного бессознательного». Специфика современной социальной ситуации развития ребенка на пороге третьего тысячелетия — в максимадьной неопределенности и изменчивости мира, а значит, требует изменяющегося мышления и поиска нестандартных стратегий поведения, различных подходов. По мысли Ю. Лотмана, в единстве разнообразия — обеспечение прогресса культуры, поэтому именно детская субкультура с ее зоной вариативного развития способна выработать поисковый механизм развития культуры, новых ее путей.
Зона ближайшего развития и зона вариативного развития
Таблица 5.2
ЗБР | ЗВР |
Содержит преимущественно актуальный уровень развития данной культуры | Содержит преимущественно потенциальный уровень развития данной культуры |
Осуществляется в наклонной плоскости иерархических отношений | Осуществляется в горизонтальной плоскости отношений «на равных» |
Готовит к освоению социальных норм, ценностей и стереотипов данной культуры | Задает одновременное существование и «перекличку» разных культур |
Обеспечивает присвоение человеческого опыта и решение практических задач | Обеспечивает готовность ребенка к решению задач в непредвиденных обстоятельствах |
Выступает как сотрудничество ребенка с взрослым в процессе обучения | Задается группой сверстников в процессе игрового взаимодействия и параигровых отношений |
Агент — ближайшие родственники, семья, учителя, взрослые вообще | Агент — детское сообщество, референтная группа детей |
В.Т. Кудрявцев предложил понятие «зона отдаленного развития» (ЗОР), в основе которого лежит саморазвитие деятельности ребенка и далее — преобразование ранее усвоенных умений и опыта в предметные области, появление новых умений на базе имеющихся. Данные умения могут оказаться необходимыми ребенку значительно позже. Этот механизм лежит в основе универсального развития ребенка и, по мнению В.Т. Кудрявцева, неизменно связан с характером взаимодействия с взрослым[4].
По всей вероятности, таких «зон» может быть несколько — это:
1) «зона актуального развития» (ЗАР), изначально существующая определенная ступень, которая (до всего) наличествует в его сознании, навыках и умениях; 2) зона готовности ребенка к восприятию новых знаний, передаваемых (порождаемых) взрослым, т.е. ЗБР как разница между наличествующим и тем, которое вот- вот появится; 3) 30Р, задающая перспективу будущим открытиям и инсайтам. В них главное — характер взаимодействия ребенка с взрослым. В предлагаемой нами ЗВР главный субъект взаимодействия — значимый сверстник и (или) детское сообщество как совокупный субъект, создающий особое пространство культурных смыслов, возможно, «про запас». Вариативное развитие задает ребенку всевозможные стратегии поведения и взаимодействия в группах.
Источник